После скандала с публикацией о свадьбе Владимира Путина и Алины Кабаевой в газете «Московский корреспондент» многие решили, что дни владельца газеты Александра Лебедева сочтены. Как убедился обозреватель «Власти» Михаил Зыгарь, в последнее время проблем у бизнесмена действительно прибавилось.

«Кремль в этой ситуации вел себя адекватно»

— После скандала с публикацией в газете «Московский корреспондент» у вас начались проблемы?

— Для начала неплохо бы разобраться, кто и зачем этот скандал организовал. Мы же взрослые люди. Не верю, что журналисты «Москора», как они сами утверждают, просто так, по собственной инициативе, взяли и «пошутили». Кому-то было очень нужно, чтобы такая фальшивая сенсация появилась именно в этой газете. А самое главное — раздуть это, донести до президента.

Насколько я знаю, первые лица отнеслись к этой ситуации с юмором. Но это, конечно, не мешает чиновникам помельче меня терзать. Проверки всякие присылать. Проверки ко мне, правда, всю жизнь ходят. И мне сложно отличить внеплановые проверки от тех, которые являются признаком обычного состояния российской бюрократии. Например, в Тульской области у нас было четыре проверки в один день. Там идет посевная по картофелю, и вдруг нагрянули Ростехнадзор, Россельхознадзор, санитарная охрана и пожарные. Зачем они все приехали? Чтоб помешать нам картофель сажать? А то, что сейчас происходит с нашим низкобюджетным авиаперевозчиком Red Wings,— это вообще отдельная история. Компанию просто убивают. При этом я, конечно, уверен, что никакого отношения руководители страны к этим вещам не имеют. Просто чиновники выслуживаются, думая, что им это будет поставлено в плюс.

У меня в свое время замгенпрокурора Бирюков в Басманном суде арестовал акции «Ильюшин Финанс». Целый год они были арестованы. Я до сих пор не понимаю, как это произошло. Многие, в том числе иностранные газеты написали, что это Кремль уничтожает политических противников. А какой же я политический противник Кремля? Я создал «Ильюшин Финанс», согласовав это с президентом, не вынес оттуда ни одной копейки. Но прокуратура это так тонко исполнила, что до сих пор многие считают: это был наезд Кремля. Не побежит же Кремль оправдываться: «Это не мы, это Бирюков!».

— А вам лично сигналы из Кремля были?

— Не было. Мое мнение, что Кремль в этой ситуации вел себя адекватно и с политической точки зрения, и с человеческой. Улыбнулись и сказали: «Ну недоразумение. Ну гриппозные носы и эротические фантазии». Можно журналистам такое ответить, раз они так себя ведут. Допустимая реакция в пределах необходимой обороны. Но в условиях вертикали власти средние и близкие к верхним элементы вертикали действуют самостоятельно. Как жрецы в Древнем Египте: они же интерпретировали волю верховного бога Амона-Ра так, как им хотелось. Это самое интересное для меня: будут в меня камнями кидать или нет.

— И какие сигналы подают жрецы?

— Самые разнообразные. Одним жрецам хотелось бы, чтобы газета была немедленно закрыта. Другим — чтобы извинилась. Третьим — чтобы дальше работала, потому что ясно, что это засада Лужкова против меня. Четвертым — затронуть наши интересы в «Аэрофлоте». Пятым — закрыть какого-нибудь перевозчика, который им мешает. В общем, действия жрецов обусловлены коммерческими интересами. В борьбе за власть и сохранение своих позиций они используют любой повод. Они полагают, что та история как-то затронула президента, в чем я сильно сомневаюсь. Мне кажется, все посмеялись и забыли.

«Оттого я делаю вывод, что это засада»

— А вы-то считаете, что это была засада против вас?

— Во-первых, интересно то, что заметка была опубликована в несуществующей газете. Потому что с точки зрения тиража и доступности этой газеты для граждан она как бы не существовала. Ее в городе убили, ее нельзя было найти. Кто нашел этот номер? Кто его куда отнес?

Газета выходит в субботу утром. Ее развозят по каким-то киоскам. На дату выхода по всем киоскам был полный запрет на ее распространение. Из метро нас выкинули еще месяца три назад. Наружную рекламу нам не давали. Бесплатно распространять тоже было нельзя — сразу забирают разносчиков в отделение. Киосков у нас нет, а подписка в городе не работает. Итак, допустим, в 10 часов утра вы находите один экземпляр газеты. Как он попадает на доклад в Кремль?

— Но есть еще сайт.

— Но сайт не самый посещаемый. Потом, мало ли по интернету гоняют уток? Почему вдруг весь интернет так загорелся? Почему вдруг La Repubblica? Die Welt? Что они, интернет наш читают? Все очень странно. Вот, например, несколько месяцев назад журнал Time написал, что состояние Путина — $50 млрд. Ну и что? Умирает, не родившись. Это пишет один из самых влиятельных журналов мира — и ничего, нет сенсации. Да мало ли таких историй. А тут вдруг такой шум. Оттого я и делаю вывод, что это засада. Сложная засада. Провокация.

— А кто нагнал шум? Пресс-служба некой организации?

— Вот это правильная формулировка. Пресс-служба какой-то организации так этим озаботилась, что сама разогнала эту волну. Она стала звонить на телеканалы и предупреждать, что эту новость нельзя трогать. «Какую новость? Ладно, тогда мы пойдем все в интернете ее искать».

А может быть, те, кто занес статью, и не рассчитывали на такой эффект. Эффект произошел по случайным обстоятельствам. Статья была, чтобы меня дискредитировать, чтобы потом побежать доложить: «Вот он какой негодяй». Может, никто не рассчитывал на эффект в СМИ. Может, просто нужно было в моей газете разместить эту статью и сразу отнести ее в одном экземпляре куда следует.

— И кто за этим стоял?

— Мне не очень ловко самому говорить, потому что я лицо заинтересованное. Все мои противники широко известны. Это, например, бенефициары игорных заведений, в связи с моим законом о выводе игорных заведений из крупных городов. Естественно, я крепко насолил городской строительной мафии. Наконец, есть силы, которые заинтересованы в искусственных конструкциях. Недоброжелателей у меня хватает.

— Как технически появилась статья о свадьбе Путина и Кабаевой? Откуда?

—У меня всегда была одна позиция: «Я, ребята, в ваши дела не вмешиваюсь. Что хотите, то и пишите. Соображайте сами, но помните про действующее законодательство, мораль и будьте готовы отвечать за свои слова». Факты таковы. Сама сплетня, как теперь выяснилось, гуляет по интернету уже год. И вдруг главный редактор Нехорошев, провозгласив, что ему нечего ставить на первую полосу, накануне съезда «Единой России» дает срочное задание написать такую историю. До этого он, если писал острые, чреватые скандалом статьи, звонил представителю акционера. Не то чтобы согласовывал, но спрашивал. А в этот раз он ни с кем не советовался. Сначала были отговорки, что есть точная информация. Потом, когда выяснилось, что это в чистом виде утка, сказал: «Да, мы признаем, но у нас есть право на журналистский подвиг».

Как потом выяснилось, там, в этом же номере, была еще одна мина заложена. Была критическая заметка про Банк Москвы. И вот спустя две недели приходит иск от лужковского Банка Москвы с суммой компенсации 200 млн рублей. Представляете? К газете, которая уже не выходит!

А через несколько дней к Нехорошеву приходит заместитель начальника пресс-службы мэрии Москвы по фамилии Оганян, беседует с ним за жизнь, и на следующий день в газете «Твой день» появляется интервью под заголовком «РАЗВОДка олигарха», где Нехорошев якобы говорит, что это я все организовал. Причем сам Нехорошев публично заявил, что интервью фальшивое, что он ничего подобного чиновнику мэрии не говорил, и собирается судиться с этой газетой.

А еще в «Независимой газете», которая на пресс-конференции в Италии задавала вопрос Путину, вышла очень странная статья ее хозяина и по совместительству главного редактора Ремчукова. В истории современной журналистики я такого не видел. Удивительная. Он там написал, что Лебедев — это Сталин. Я думаю, что Костя Ремчуков испугался за свою журналистку, неудачно задавшую вопрос. Написал, что Лебедев хуже Сталина, тоже не жалеет ни жен, ни детей, поэтому пусть не удивляется, если Кремль его раздавит. Я такого давно не читал.

«Они меня заставили керосин пить»

— Прогноз Ремчукова уже сбывается?

— Совершенно точно никакой Кремль меня давить не будет. Я думаю, что я там не сильно в чести, судя по событиям последних лет, но я точно не противник и не оппонент. Если я что-то себе и позволяю, так это иногда высказаться в газетах или на «Эхе Москвы». Мне кажется, должен быть кто-то, кто это делает. Нужны ли нам эти суперсовременные модульные центры имени Зурабова? Что у нас с авиапромом? Почему мы никак не возродим авиастроение, хотя беспрерывно идут заявления на «Первом канале», что скоро мы займем 10% мирового рынка? А мне летать не на чем.

Я часто говорю про бюрократию, которая находится вне контроля, которая является коммерчески ориентированной, у нее только хватает времени на коммерческое строительство, спекуляции землей и выдачу разрешений. Но поверьте, если меня дальше будут мучить проверками в Туле во время посевной, то придется мне выращивать картофель в Израиле и Египте и возить его сюда. Не бывает такого, чтобы четыре проверки в один день. Не Кремль это делает, это просто абсолютно отвязанная бюрократия. Безбашенная, которая никого не боится, и никто ей не указ. Не будут же все время узду на нее накидывать из Кремля? Чиновники среднекрупного звена решили, что можно, и набросились. У них предлог хороший, легенда. Мы же с вами не сможем их допросить, давали им команду или нет.

— На вас перед последним съездом «Справедливой России» обрушился Сергей Миронов. Сказал, что «публиковать такие статьи про президента подло», и от таких «случайных попутчиков», как вы, партия будет избавляться.

— Я думаю, Миронов просто поторопился. Было бы приличнее, если все это он сказал бы через месячишко. Просто тогда бы мы не думали, что он решил побыстрее дистанцироваться от Лебедева. И вообще, зачем Миронову так много времени мне уделять? Зачем было говорить, что моя дальнейшая судьба ему неизвестна. Раньше, значит, она была известна: говорил, что Лебедев будет сенатором. И говорил, что у нас интересные совместные планы. А я всегда говорил, что у меня не получилось сработаться с партийным аппаратом, но у меня хорошие отношения с Мироновым, и есть темы, которые мы продолжаем разрабатывать. А так получилось немного некрасиво.

— И в Совет федерации не пойдете?

— Я по сенаторству договаривался не с Мироновым и ни с какой из башен Кремля. У меня была встреча с президентом, и это обсуждалось. Причем речь шла о моем возможном членстве в верхней палате и продолжении работы над реформой правоохранительных органов.

Кстати, точно так же, как и Миронов, поторопилась, я считаю, и Госдума — с законом Шлегеля. Понятно, что Думе дали команду: «Принимайте в первом чтении». Это, конечно, перебор, но Дума хочет выслужиться таким образом. Ну ничего, я сразу воспользуюсь первым чтением. Я бы, например, очень хотел закрыть «Первый канал», который постоянно наносит мне моральные и физические страдания, распространяя заведомо ложные сведения. Во-первых, они меня заставили керосин пить, когда я посмотрел программу «Малахов+». Я не люблю пить керосин, но они меня убедили, что исчезнут все проблемы насморка и желудка, если попить авиационный керосин. Поэтому, я считаю, надо принимать как минимум предупреждение «Первому каналу» о закрытии. Еще я хочу закрыть газеты «Жизнь» и «Твой день». Потому что я огромные страдания потерпел от них. Они по поводу статьи в «Московском корреспонденте» опубликовали заведомо ложное интервью «РАЗВОДка олигарха». Что это такое? Слава Богу, мы закроем наконец все эти негодяйские средства массовой информации, которые заставляют нас страдать.

Но если честно, без иронии, то я надеюсь, что они этот закон все же снесут. Они же сначала его снесли. Правительство сначала дало отрицательное заключение на законопроект. А потом вдруг за один день снова достали проект, переделали его чуть-чуть, чисто декоративно, и сразу приняли в первом чтении. Значит, был звонок — где-то на среднем уровне.

«Мы что, во времена Сталина живем?»

— Что дальше будет с «Московским корреспондентом»?

— Для начала там пока некому работать. Я был в редакции через несколько дней после публикации. Журналисты были совершенно неадекватны для выпуска газеты. Я же самостоятельно не смогу газету выпускать — я не профессионал в этой сфере. И вообще, мой план состоял в том, чтобы, получив опыт ежедневной газеты, поняв, что у нас с дистрибуцией, с затратами, с наружной рекламой и подпиской, перейти на еженедельник. Более толстый, с московской проблематикой.

— А «Новую газету», которые вы с Михаилом Горбачевым так активно поздравляете с 15-летием, собираетесь сделать ежедневной?

— Редакция этого хочет. Это процентов на 40 увеличит нам затраты. Никаких доходов мы от нее не получаем. Хотя я поддерживаю муратовскую и горбачевскую идею на базе газеты создать холдинг и назвать его «Новые медиа». Сделать «Новую» ежедневной, повысить качество расследовательской журналистики, раз это такой бич божий в отношении российской бюрократии. А еще сделать еженедельную газету по московской тематике и радио FM в режиме ток-шоу.

— Любовь к бичеванию бюрократии вряд ли придаст вам популярности среди обитателей Кремля.

— Обитатели Кремля — разные. Я уже имею в качестве недругов и игорную мафию, строительную мафию, и городские структуры, и организованную преступность. Не к лицу мне заискивать перед бюрократией и бояться с ней поссориться. Среди бюрократии есть и очень приличные люди, но их серая система выталкивает. Таких людей, как Вьюгин, Задорнов, Шаронов, Андросов, Набиуллина или Голикова, их все время на обочину вымывает. Как хорошо было бы видеть таких людей в советах директоров. Например, «Аэрофлота». Так что не со всеми я веду борьбу. Я пытаюсь заполнять по мере сил пустующую нишу, служить контролю за бюрократией. Вообще-то этим должны заниматься партии, выборы, парламентский контроль, независимая судебная система, независимые СМИ.

— Амбициозные у вас цели — подменить собой гражданское общество.

— Вы меня подводите к провокационному выводу, что я такого о себе мнения. Но на мини-, даже на микроуровне — конечно. Если я считаю, что Олимпиада — сомнительная затея, почему я не могу об этом сказать? Также я не считаю, что остров Русский — прекрасный проект. Там есть Хайнань, Таиланд и Мальдивские острова. Надо ли нам такие неправильные приоритеты расставлять? Мы что, во времена Сталина живем, что нам надо ДнепроГЭС поднимать к какой-нибудь дате, чтобы рейтинг повысить? В стране дорог нет. Я и в нанотехнологии не верю. Отраслей нет базовых: сельского хозяйства нет, дорог не строят, аэропорты не ремонтируют, не строят доступного жилья. Какие нанотехнологии?

— Какой же вы тогда соратник Путина и Медведева, если вы все их достижения рубите на корню?

— А почему соратники должны петь осанну и курить фимиам? Почему они должны с панегириками выступать? Ну нет пока еще этих достижений. Остров Русский не построен, Олимпиада не проведена, нанотехнолгии нигде не внедрены. Пока что, помимо стабилизации и некоторых неплохих макроэкономических показателей, все остальное спорно. Реальная инфляция по 20 основным товарам и услугам, которые потребляют россияне, она, конечно, не 11%. Это понятно кому угодно. Что такого диссидентского я говорю? Можно меня за что-то критиковать, сказать, что я неправильно считаю процент инфляции, но сделать из меня диссидента все равно не получится.

Выражение » тактика дискредитации» относится к личным нападкам , например, в политических или судебных делах.

В политике

Выражение «тактика дискредитации» в политике относится к личным нападкам на общественного деятеля, направленным на то, чтобы отговорить людей от веры в эту личность или поддержки их дела (см. Оскорбительные цитаты ).

Хотя лицо может быть оскорблено , а его или ее политическая позиция может быть подвергнута сомнению, оспариваемое лицо не дискредитируется до тех пор, пока обвинения против него не будут подтверждены. Одной из таких дискредитаций в Соединенных Штатах стал импичмент Биллу Клинтону . Обвинения, выдвинутые против президента, наносили ущерб, но не содержали дискредитации до тех пор, пока из показаний под присягой Паулы Джонс и Моники Левински не появилось достаточно оснований, чтобы поставить под сомнение надежность президента Клинтона.

«Требовать надлежащего порицания всякий раз, когда выясняются дела, которые считаются подлинными, которые впоследствии оказываются клеветническими, лжесвидетельскими или и тем, и другим … и если лицо неоднократно представляло ложную или клеветническую информацию для рассмотрения, это лицо подлежит дисциплинарному взысканию». См. Лжесвидетельство и клевета .

Политические дебаты часто злоупотребляют общественным доверием, когда один кандидат пытается повлиять на избирателей, но не с помощью логических аргументов по заданным вопросам, а с помощью личной резкой критики, которая не имеет прямого отношения к рассматриваемому вопросу.

Обвинения в супружеской неверности в Америке относятся к 19 веку. Одним из известных примеров этого была президентская кампания 1884 года , когда противники Гровера Кливленда обвинили его в том, что он стал отцом незаконнорожденного ребенка. Политическая фраза его оппонентов была: «Ма, ма, где мой папа?» После избрания Кливленда его сторонники насмешливо добавили: «Ушли в Белый дом , ха, ха, ха». Поражение Кливленда его главного оппонента, Джеймса Дж. Блейна , могло быть вызвано другой тактикой дискредитации, использованной против него, которая имела серьезные неприятные последствия, а именно утверждением, что партия Кливленда была партией «рома, романизма и восстания» (последние два относятся к Римский католицизм и Гражданская война в США ). В кампании Кливленда также использовался слоган «Блейн, Блейн, Джеймс Г. Блейн, континентальный лжец из штата Мэн» в отношении дискредитированных железнодорожных сделок Блейна.

Тактика дискредитации не только используется друг против друга противниками за власть в демократических странах, но также используется во время войны между странами. В середине 20-го века советская и британская пропаганда сделала популярной идею о том, что Адольф Гитлер имеет только одно яичко (и, следовательно, менее похож на человека).

Американская политика проводит грань между «поливанием грязи» и клеветой . Ключевой вопрос в том, что обливание грязью не является формой лжесвидетельства или клеветы . Политика также может включать в себя барратство, когда один противник подает легкомысленный судебный иск против другого, в частности, чтобы нанести ущерб репутации оппонента, даже если дело безосновательно и может быть позже отклонено. К тому времени, когда эти факты станут известны, избиратели проголосовали.

В судебных делах

В судебной системе США тактика дискредитации (называемая импичментом свидетеля ) является одобренным методом критики авторитета любого свидетеля в суде, включая истца или ответчика . В случаях, когда средства массовой информации привлекают к себе пристальное внимание или когда ставки высоки, эта тактика также часто применяется публично.

По логике, аргумент считается дискредитирующим, если обнаруживается основная посылка: «Ошибка настолько серьезна, что есть причина исключить аргумент из разбирательства из-за его предвзятого контекста и применения …». Судебное разбирательство в гражданских и уголовных судах не всегда требует дискредитации аргумента защиты или обвинения, однако апелляционные суды должны учитывать контекст и могут дискредитировать показания как лжесвидетельские или предвзятые, даже если утверждение технически верно.

Бывший генеральный прокурор Украины Юрий Луценко считает, внефракционный депутат Андрей Деркач публикует аудиозаписи разговоров бывшего президента, народного депутата от «Европейской солидарности» Петра Порошенко по заказу России. Такое мнение он высказал в интервью «Буквам», которое вышло 14 июля.

«Мне кажется, что это понятный проект. Во-первых, дискредитация Порошенко по заказу РФ и, во-вторых, слив информации, которая будет доступна на выборах в США… Андрей сейчас явно работает на уничтожение политической фигуры под названием Петр Порошенко. Это совершенно очевидно», – сказал Луценко.

Он рассказал, что давно знаком с Деркачом, их связывают личные отношения, но в последний раз они виделись около полгода назад.

«У меня личные отношения с Деркачом зародились на оранжевом Майдане. Андрей тогда поддерживал Ющенко и попросил меня установить часовню Московского патриархата на Майдане, чтобы и эта мощная сила была представлена как одна из составляющих борьбы за Ющенко… Андрей тогда был очень активным. И хочу напомнить, что вообще Оранжевая революция во многом произошла из-за маленьких эфиров ТРК «Эра», . Я считаю, что тогда Деркач заслужил хорошие слова от украинской демократии», – сказал Луценко.

Он отметил, что считает Деркача очень умным и очень амбициозным человеком, «который сейчас играет в очень большую и очень опасную игру».

«Мне не очень нравится то, что он сейчас делает, потому что обнародование пленок разговоров глав государств вообще подрывает желание контактировать с любым украинским руководством на многие годы», – убежден бывший генеральный прокурор.

Он считает версию, будто Деркач получил записи разговоров от журналистов, несостоятельной.

«Эта история похожа на такую же о черной кассе Партии регионов, которую неизвестной консьержке передали неизвестные журналисты. То, что консьержка при этом ответила: «Есть, так точно», – мы тоже знаем. Шучу. Но эти детские игрушки о журналистах не работают. Здесь ключевое слово должна сказать СБУ. Давно причем. Оно в интересах и Зеленского, и страны», – уверен бывший чиновник.

По его мнению, записи разговоров Порошенко делали в Украине, а не в России, о чем свидетельствует качество звука.

«Если быть немного внимательным, вы сможете услышать разницу голосов – и в пленках украинско-американских, и украинско-российских. И не похоже, что эти записи велись в Москве, территориально в Москве. То, что это Москва могла делать, я допускаю. Но территориально они делались, мне кажется, здесь. Я не эксперт, и после тюрьмы у меня одно ухо не работает, но одним ухом я хорошо слышу. И я слышу, что голос украинской стороны всегда один, а голос собеседников немного другой. Поэтому это наводит на мысли, что запись велась на территории Украины. Кто ее делал, должна немедленно сказать СБУ. Потому что, еще раз говорю: кто вообще будет общаться с любым украинским руководством (независимо от фамилий и политических сил), если допускается такой слив? Поэтому нужно расследовать не мифические государственные измены, которых нет там даже под микроскопом, а вот это. Надо найти, кто записывал и кто слил, – это точно должно быть вызовом для СБУ», – отметил Луценко.

Он также высказал мнение, что Порошенко не понесет никаких серьезных репутационных потерь из-за публикации записей, поскольку большее значение играют не сами записи, а комментарии, которыми Деркач их сопровождает.

Деркач в мае, июне и июле опубликовал три партии записей якобы телефонных переговоров Порошенко, которые тот вел в 2015–2016 годах с разными политиками. В частности, были опубликованы якобы записи разговоров с президентом РФ Владимиром Путиным и тогдашним вице-президентом США Джо Байденом.

На записях люди с голосами, похожими на голоса Порошенко и Путина, обсуждали политическую ситуацию в Украине и обменивались шутками. Якобы Порошенко в конце разговора сказал: «Жму руку», а его собеседник ответил: «Обнимаю». Люди с голосами, похожими на голоса Порошено и Байдена, в частности, обсуждали отставку тогдашнего генерального прокурора Виктора Шокина и получение Киевом кредитных гарантий от США на сумму $1 млрд. Деркач считает, что Байден мог оказывать давление на руководство Украины.

Зеленский сказал, что эти пленки должны стать предметом расследования. По информации «Европейской правды», Госдепартамент США выразил украинским властям обеспокоенность из-за этого заявления, он расценил слова Зеленского как вмешательство в американские выборы. Позже глава государства уточнил, что его интересует только то, как можно было прослушивать президента.

Порошенко не исключил, что к обнародованию фрагментов его бесед с Байденом причастен Офис президента, а главная цель заказчиков скандала – разрушение отношений между Украиной и США. При этом экс-президент утверждает, что аудиофайлы, которые опубликовал Деркач, – сфабрикованы, но «сырье» он мог получить на Банковой.

Представитель Байдена Эндрю Бейтс сказал, что записи были подвергнуты сильному редактированию, но даже в таком виде они – «не более чем дырка от бублика».

В Офисе генпрокурора сообщили, что записи разговоров изучают в Государственном бюро расследований и Национальном антикоррупционном бюро. ГБР расследует дело по ч. 1 ст. 111 (государственная измена) Уголовного кодекса Украины, а НАБУ – по ч. 2 ст. 364 (злоупотребление властью или служебным положением).

1. Оскорбление одним военнослужащим другого во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы —

наказывается ограничением по военной службе на срок до шести месяцев или содержанием в дисциплинарной воинской части на тот же срок.

2. Оскорбление подчиненным начальника, а равно начальником подчиненного во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы —

наказывается ограничением по военной службе на срок до одного года или содержанием в дисциплинарной воинской части на тот же срок.

Комментарий к статье 336

Основной объект преступления — установленный порядок воинских уставных взаимоотношений. Дополнительный объект — честь и достоинство военнослужащего.

Статья 336 УК РФ, устанавливающая ответственность за оскорбление военнослужащего, является специальной нормой по отношению к ст. 130 УК РФ, предусматривающей ответственность за оскорбление.

Под честью понимается общественная оценка личности, относящаяся к ее моральным, нравственным, духовным, социальным качествам. Достоинство — это внутренняя самооценка личности с позиции своей значимости в обществе, конкретном коллективе, самооценка своих умственных, деловых, моральных качеств.

Объективная сторона преступления состоит в оскорблении одним военнослужащим другого во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы.

Оскорбление может быть осуществлено военнослужащим, равным оскорбляемому по должности или званию (ч. 1 ст. 336 УК РФ), подчиненным начальника или начальником подчиненного (ч. 2 ст. 336 УК РФ).

Оскорбление представляет собой унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме.

Унижение чести и достоинства означает негативную оценку личности, ее социальных, моральных, нравственных и других качеств, выраженную в действиях, которые не приняты в обществе (пощечина, плевок в лицо, толчок, срывание погон, других знаков различия и т.п.), дискредитацию личности в глазах окружающих.

Если военнослужащий в процессе оскорбления причиняет другому военнослужащему вред здоровью любой степени тяжести, содеянное перерастает в более тяжкое преступление и квалифицируется по соответствующей специальной норме.

Оскорбление может быть осуществлено любыми способами: словесно, жестами, письменно и т.д. Способ совершения преступления не влияет на наличие состава преступления.

Для рассматриваемого состава преступления необходимо, чтобы оскорбление было осуществлено во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы.

Место совершения преступления (например, на территории воинской части или за ее пределами) на квалификацию деяния не влияет. Не имеет значения для состава преступления и присутствие или отсутствие третьих лиц в момент оскорбления. Кроме того, оскорбление может быть совершено как в присутствии потерпевшего, так и в его отсутствие.

Время исполнения обязанностей военной службы определяется исходя из факта исполнения потерпевшим военнослужащим обязанностей в момент совершения преступления. Это может быть исполнение должностных обязанностей, исполнение приказа начальника, исполнение обязанностей дежурного, дневального и т.д.

В частности, в соответствии со ст. 8 Устава внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации военнослужащий считается исполняющим обязанности военной службы в случаях:

а) участия в боевых действиях, выполнения задач в условиях чрезвычайного положения и военного положения, а также в условиях вооруженных конфликтов. Военнослужащие, являющиеся иностранными гражданами, участвуют в выполнении задач в условиях военного положения, а также в условиях вооруженных конфликтов в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, международными договорами Российской Федерации и законодательством Российской Федерации;

б) исполнения должностных обязанностей;

в) несения боевого дежурства, боевой службы, службы в гарнизонном наряде, исполнения обязанностей в составе суточного наряда;

г) участия в учениях или походах кораблей;

д) выполнения приказа (приказания) или распоряжения, отданного командиром (начальником), и в других случаях, предусмотренных нормативными правовыми актами (см. комментарий к ст. 333 УК РФ).

Объективная сторона преступления может быть выполнена и в иное время, но в этом случае для наличия состава преступления необходимо, чтобы оскорбление было совершено в связи с исполнением обязанностей военной службы, например из мести за их исполнение. Иными словами, мотивация поведения (оскорбления) должна быть связана с фактом исполнения потерпевшим обязанностей военной службы.

Оскорбление должно быть выражено в неприличной форме. Неприличная форма означает не только нецензурную брань или непристойные жесты, но и иные формы, которые находятся в противоречии с принятыми в обществе нормами поведения, например плевок в лицо, пощечина, уничижительная кличка и др.

По конструкции объективной стороны данное преступление является преступлением с формальным составом и считается оконченным с момента совершения оскорбления.

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом. Виновный сознает, что унижает честь и достоинство другого военнослужащего, и желает этого. При нанесении оскорбления не в период исполнения потерпевшим обязанностей военной службы обязательным признаком субъективной стороны состава преступления является его мотивация — связь с исполнением обязанностей военной службы.

Состав оскорбления военнослужащего по ряду признаков совпадает с составом нарушения уставных правил взаимоотношений (ст. 335 УК РФ), поскольку последнее деяние также связано с унижением чести и достоинства военнослужащего.

Разграничение между указанными составами можно провести по субъективной стороне, а именно по направленности умысла виновного. При оскорблении стремление унизить честь и человеческое достоинство потерпевшего является конечной целью противоправных действий. При этом сами такие действия не связаны с предъявлением к потерпевшему тех или иных требований, принуждением к нарушению обязанностей военной службы и т.д.

При нарушении уставных правил взаимоотношений унижение чести и достоинства потерпевших является средством (способом) достижения иных целей, в частности обеспечения себе облегченных условий службы, привилегированного положения в коллективе, подчинения своей воле сослуживцев и т.д.

Игнорирование этого различия влечет за собой неверную квалификацию преступления. Так, Т., проходя через контрольно-пропускной пункт части и увидев, что дневальный по КПП рядовой Г. находится в помещении, потребовал, чтобы последний нес службу у ворот части. За отказ выполнить данное требование Т. нанес потерпевшему один удар ребром ладони по лицу, не повлекший расстройства здоровья. Содеянное виновным с учетом объема примененного насилия было квалифицировано гарнизонным военным судом по ч. 1 ст. 336 УК РФ.

С такой юридической оценкой согласиться нельзя.

Хотя действия Т. и сопровождались унижением чести и достоинства потерпевшего, обусловлены они были не намерением оскорбить сослуживца, а недовольством его конкретной служебной деятельностью и стремлением добиться надлежащего исполнения обязанностей дневального по КПП. Поэтому содеянное подлежало квалификации по ч. 1 ст. 335 УК РФ. Что же касается унижения чести и достоинства потерпевшего, то оно явилось составной частью объективной стороны нарушения уставных правил взаимоотношений и дополнительной квалификации по ч. 1 ст. 336 УК РФ не требовало.

Субъект преступления специальный — военнослужащий, не состоящий в отношениях подчиненности с потерпевшим.

Квалифицированный состав (ч. 2 ст. 336 УК РФ) предусматривает ответственность за оскорбление подчиненным начальника, а равно начальником подчиненного во время исполнения или в связи с исполнением обязанностей военной службы. Все иные признаки совпадают с признаками состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 336 УК РФ.

Любое оскорбление, в том числе и начальником подчиненного (ч. 2 ст. 336 УК РФ), с субъективной стороны характеризуется желанием унизить честь и достоинство потерпевшего. Если же умысел виновного выходит за эти пределы и направлен на причинение физической боли или вреда здоровью подчиненного в связи с недовольством его служебной деятельностью либо по иным мотивам, содеянное должно рассматриваться как должностное преступление.

Поскольку всякое насилие объективно одновременно унижает и оскорбляет потерпевшего, брать за основу разграничения названных составов всегда только признаки субъективной стороны не следует. Необходимо учитывать и объективный критерий. Оскорбление начальником подчиненного по своей объективной стороне, как правило, отличается от превышения должностных полномочий. Максимальный объем насилия при оскорблении ограничивается пощечиной или толчком, не повлекшими вреда здоровью потерпевшего. В случае причинения вреда здоровью любой степени тяжести содеянное образует состав превышения должностных полномочий.

Историк Александр Марей — об авторитете православной церкви, чиновников и ученых в России

Фото: hse.ru

Понятие авторитета зачастую ассоциируется с криминальным миром, тогда как оно намного шире. Его можно отнести к Президенту страны, к Думе, к церкви, к ученым, родителям и далее ко всем людям, которые живут в социуме. О том, что такое авторитет, как он менялся в исторической перспективе, каким образом он падает и кто сохраняет авторитет всегда, в интервью «Реальному времени» рассказал историк Александр Марей.

«Авторитет государства далеко не всегда рефлексируется и далеко не всегда рационализируется»

— Александр Владимирович, как в своей книге «Авторитет, или Подчинение без насилия» вы прослеживаете изменение понятия авторитет в зависимости от эпохи?

— Я писал о том, как авторитет из личного качества становится маркером политических структур, атрибутом государства. Ключевой переменой стало то, что авторитетом стали облекаться люди не в силу своих личных качеств, а в силу своей профессиональной позиции. То есть, условно, я доцент университета. Если мы говорим про авторитет как личное качество, то это то, что я зарабатываю среди моих студентов и коллег своими работами, знанием, искусством преподавания. Но опять-таки, мы с вами не знакомы лично, вы приходите ко мне и спрашиваете: «Расскажите, что такое авторитет? Вы знаете, что такое авторитет». Как вы поняли, что я знаю, что такое авторитет? В известной степени это ваше предположение обусловлено моей институциональной позицией как доцента Школы философии ВШЭ, то есть учреждения с именем. Точно так же берут комментарии у специалистов из иных крупных университетов или, скажем, из РАН, когда о самом человеке могут ничего не знать лично, но его положение, его статус дает возможность предположить, что он знает.

Я приведу пример из другой области, просто чтобы было понятно. Представьте себе, что вы идете по улице, вас останавливает полицейский, просит предъявить документы или пройти куда-нибудь побыть понятым. Вы, как правило, подчиняетесь. Почему? Можно ли сказать, что вас туда ведут силой? Нельзя. Вам дали дубинкой под дых? Нет. Вас вежливо просят. Даже если вы откажетесь, вас, скорее всего, не арестуют и даже не задержат. Здесь нет угрозы применения силы, которая бы наполнила вашу душу страхом, из-за которого вы показали бы ему эти документы. Более того, вы лично этого человека не знаете и, как только он уйдет из поля вашего зрения, перестанете о нем думать. То есть этот полицейский для вас не существует как человек. Однако вы показываете ему документы и идете исполнять обязанности понятого или свидетеля. Почему? Потому что этот человек представляет собой государство, а государство — источник авторитета по умолчанию. По умолчанию, потому что авторитет государства далеко не всегда рефлексируется и далеко не всегда рационализируется. Он есть, потому что есть.

Фото wikipedia.org Весь драматизм событий конца лета — начала осени в Москве как раз в том, что на суд, за решетку, в изоляторы и в тюрьмы попадали люди, которые не признавали за государством право их задерживать и сажать, не считали, что сделали что-то недозволенное

— А как же преступники, которые не подчиняются власти государства? Для них ведь государство не авторитет?

— Отчего же, именно что авторитет. Возьмем, для простоты примера, уголовника, то есть, человека, совершившего деяние, наказуемое согласно Уголовному Кодексу РФ. Совершившего умышленно, возможно, неоднократно. Бравирующего этим своим поступком. Можно ли сказать, что он не признает государство или отрицает его? Нет, как раз наоборот. Он признает и государство, и его законы, но позиционирует себя как человека, который может их нарушить и избежать наказания. При этом, если и когда за ним приходят его задерживать, а потом сажают, то он прекрасно понимает, за что приходят и почему сажают. И воспринимает он это как вполне закономерный (хотя и неприятный) итог его предыдущих действий. В этом плане весь драматизм событий конца лета — начала осени в Москве как раз в том, что на суд, за решетку, в изоляторы и в тюрьмы попадали люди, которые не признавали за государством право их задерживать и сажать, не считали, что сделали что-то недозволенное. И, в большинстве случаев, и правда не делавшие ничего, за что с ними можно было бы так обращаться.

«Авторитет церкви базируется на словах Христа, и для верующих этот авторитет никогда не колеблется»

— В наше время некоторые люди считают себя гражданами СССР и не признают себя гражданами Российской Федерации. Как это вы воспринимаете?

— Простите, пожалуйста, я не буду вспоминать старый анекдот про мужика из леса и бабушку на завалинке… Можно, конечно, жить в мире, где Земля плоская, стоит на трех китах, а Солнце крепится к небесному своду и перемещается тремя великанами…

Что значит — не признают этого государства? Здесь есть свои забавные нюансы. Признание не всегда является эксплицитным, явным. Эти люди образование получали? А на что живут: на заработки, или на свои подкожные? Если заработки, то какие?.. Тут разговор уже не про авторитет. Можно себе представить человека, который рвет все доступные ему связи, живет, возделывая землю, за которую никому ничего не платит. В магазинах он ничего не покупает, в поликлиниках он не обслуживается. Это такая внутренняя робинзонада. Можно такое представить, но, повторю, это не вопрос авторитета. Но если мы говорим о человеке, который живет обычной жизнью, у которого есть дети, которые учатся в учебном заведении, который ходит в магазины, пользуется общественным транспортом, то он уже признает государство, что бы он там не заявлял. Он пользуется теми контурами, которые обеспечивает данное государство. Он его может не признавать на словах, это его воля, но де-факто он признает государство и поддерживает его практики.

— Сегодня, кажется, авторитет православной церкви далеко не такой же сильный, как на протяжении предыдущих столетий?

— Церковь здесь уже тысячу лет и ни завтра, ни послезавтра она никуда не исчезнет. Я не считаю, что авторитет церкви исчезает, и подточить его аморальным поведением тех или иных священников или чем-то еще подобным невозможно. Авторитет церкви as is, самой по себе, базируется на другом, на словах Христа, и для верующих этот авторитет никогда не уменьшается и не колеблется. Для неверующих его и не существует. Условие существования авторитета в данном случае — это принятие догм.

Что-то, безусловно, меняется. Но авторитет церкви остается. Вопрос лишь в том, в каких делах. Разумеется, авторитет церкви в политических вопросах не тот, что был раньше. Но в вопросах спасения души, в приоритетных для церкви вопросах по-прежнему он остается.

Фото Дмитрия Резнова Авторитет церкви as is, самой по себе, базируется на другом, на словах Христа, и для верующих этот авторитет никогда не уменьшается и не колеблется. Для неверующих его и не существует. Условие существования авторитета в данном случае — это принятие догм

«Социально признаваемое знание — это и есть авторитет»

— На основании уже сказанного вами дайте, пожалуйста, определение слову авторитет.

— Я бы сказал, что авторитет — это власть социально признанного знания. Собственно, когда мы говорим, что кто-то обладает авторитетом, то имеем в виду, что ему подчиняются в силу того, что признают за ним знание, как делать ту или иную вещь. Например, как руководить общиной, руководить государством. То есть мы признаем, что он знает, как что-то делать.

— Знание дает авторитет?

— Социально признаваемое знание — это и есть авторитет.

— Но люди не могут быть специалистами во многих областях. Например, как человек, который не изучал физику, может принять авторитет в этой области? Получается, что только тот, кто разбирается в физике, может принять верный авторитет?

— Если мы говорим про физику или химию, про авторитет в какой-то конкретной области, то, разумеется, признавать этот авторитет будут те, кто способен его признавать. Или те, кого окажется возможным убедить тем или иным способом.

— В области политики и государственного управления тоже не очень много специалистов, как же обычные люди принимают авторитет того или иного лидера?

— Здесь дело не в том, кто в чем разбирается. Для того чтобы вы поверили и признали, что я разбираюсь в какой-то теме, вам совершенно не обязательно разбираться в этом вопросе. Вы можете сказать: «Я в этом ничего не понимаю, но вот имярек понимает. Он книгу написал на эту тему, давайте у него спросим, что это такое и поверим тому, что он скажет». А вслед за вами поверят и другие. Примерно то же самое в политике. Ярким примером такого обретения авторитета — auctoritas — может служить, скажем, Октавиан Август.

— В интервью сайту «Русофил» вы говорили, что в начале нашей эры в Риме в Сенат входили семейные люди, которые имели репутацию, были профессионалами своего дела. В наше время базовые принципы появления репутации и авторитета остались теми же?

— Я говорил не о семейных людях, но о домовладыках. Домовладыка (paterfamilias) — гражданин Рима, глава домохозяйства, человек, владеющий женой, детьми, рабами и иной движимой и недвижимой собственностью. И нахождение в Сенате подобных людей, глав не столько даже отдельных семей, сколько родов (gentes) обуславливалось, если хотите, признанием за ними знания о том, как надо управлять домохозяйством или родом. Но признанием, исходившим от таких же, как они сами, от других домовладык. Это осталось и никуда не делось. Хотя авторитет может стать основой достаточно жестких иерархичных отношений, его истоки всегда лежат в эгалитарных практиках.

Фото kremlin.ru Мы говорим не «Путин», а «президент России» или «спикер Верхней палаты» или «генеральный прокурор». И в этом случае с авторитетом все остается в порядке, потому что устами этого человека говорит государство, а мы склоняемся перед ним

«Обрушение личного облика целого ряда депутатов влечет за собой коррозию авторитета той же Думы как института»

— В Советском союзе авторитетами для детей были космонавты, ученые, в наше время дети и подростки выбирают своими авторитетами блогеров, музыкантов, актеров. Этот выбор зависит от идеологии государства, от того воспитания, которое получают дети?

— Я думаю, что подобная постановка вопроса не вполне легитимна. Механика в обоих приведенных вами случаях работает одна и та же — перед нами классический случай возникновения личного авторитета, связанный с достижением тем или иным человеком успеха на своем профессиональном поприще. Другой вопрос, какие профессии чаще попадают в поле зрения государства, какие объявляются наиболее… престижными, что ли. Но это и правда, другой вопрос, к разговору об авторитете отношения не имеющий. Ну и еще один момент, на который я обратил бы внимание: при разговоре о личном авторитете не стоит переоценивать мощь рациональной аргументации, выбор «авторитета» для себя осуществляется, зачастую, иррационально, на эмоциях.

— Думаю, многие согласятся с тем, что президент России имеет большой авторитет. Но каков авторитет имеют в глазах народа чиновники из Думы, Совета Федерации, других органов власти?

— Это довольно сложная тема, она связана с комплексом процессов, которые можно обозначить словом «коррупция» в первоначальном его смысле, как «порча, разложение, распад». Когда мы говорим об авторитете, что президента, что чиновников (президент — это тоже чиновник в этом плане), когда мы говорим об авторитете государственных служащих того или иного ранга, то есть два режима говорения об этом, два дискурсивных модуса.

Есть нормативный режим говорения. И он подразумевает, что мы видим не Владимира Владимировича Путина или не Валентину Матвиенко, не Юрия Чайку, не конкретного человека, а мы видим мундир со знаками различия. То есть мы не видим человека, мы видим позицию. Мы говорим не «Путин», а «президент России» или «спикер Верхней палаты» или «генеральный прокурор». И в этом случае с авторитетом все остается в порядке, потому что устами этого человека говорит государство, а мы склоняемся перед ним.

Другой режим — личностного, персонального говорения. Мы говорим: «Наш президент — Путин». Но, во-первых, это не обязательно. Переизберут президента и будет кто-то еще. Или сегодня наш губернатор Иванов, а завтра назначат Петрова и сегодняшнее утверждение лишится силы. Но до тех пор, пока мы персонализируем весь этот расклад, его следствием является коррозия, порча институционального авторитета. Потому что подобная смена режима говорения подразумевает и смену модуса авторитета.

Если мы говорим не «президент Российской Федерации», а «Владимир Владимирович Путин», то Владимир Владимирович хороший или плохой. Как только мы начинаем использовать вместо формального обозначения личностное и подставлять вместо должности человека, то мы предполагаем источник авторитета в конкретно этом человеке.

Фото duma.gov.ru Когда мы узнаем о депутате, о чиновнике те или иные порочащие его сведения, мы можем и не придать этому значения. Но если затем до нашего сведения доходят сведения о другом депутате, о третьем, и так далее, в определенный момент запускается обратная реакция

То есть, возвращаясь к началу нашей беседы, когда вы обращаетесь к доценту ВШЭ или ведущему научному сотруднику ЦФС — это одно. А когда вы говорите: «Нет, я не с доцентом беседую. Я беседую с Мареем. Есть ряд других доцентов, но они мне не интересны», то вы подразумеваете, что для вас важнее не институциональный аспект авторитета, не то, что делегируется человеку институтом, не сияние свыше, вам становится важнее его собственное личное сияние. И здесь начинают играть аспекты этики. И мы начинаем оценивать человека с этических позиций: признаем ли мы его достаточно достойным, чтобы учить нас жизни? А если мы знаем про него те или иные порочащие его факты? Пока мы говорим о должности, о мундире, нам от этого ни горячо, ни холодно. Но как только мы начинаем говорить о человеке, тут все меняется. Начинается смещение в область персонального. В результате чего включается обратная реакция.

На минутку вернусь в Рим. Первоначально авторитет римского Сената республиканской эпохи конституировался не положением Сената, как некого института, а тем, что в него входили 100, 200, 300 уважаемых людей, старейшин. 100, 200, 300 сенаторов, каждый из которых обладал авторитетом. И сумма личных авторитетов давала авторитет Сената. Потом, с годами, в эпоху Августа и дальше все немного меняется. Сенат начинает формироваться по личной прихоти императора. В результате сенатор облекался авторитетом просто в силу того, что он член этого собрания. То есть это уже не его авторитет, а авторитет собрания, института. Но дальше происходит вполне понятная вещь, причем в исторической перспективе довольно быстро, всего за полтора века Сенат страшно теряет авторитет. Это происходит, потому что сенаторы не обладали более личным авторитетом. И, будучи лишенным подкрепления снизу, авторитет института начинает меркнуть.

Когда мы узнаем о депутате, о чиновнике те или иные порочащие его сведения, мы можем и не придать этому значения. Но если затем до нашего сведения доходят сведения о другом депутате, о третьем и так далее, в определенный момент запускается обратная реакция. И иные, вполне, допустим, высокоморальные и лично чистые люди, входящие в состав Думы, становятся в этом случае жертвами обрушения авторитета института, хотя сами ни в чем таком не виноваты.

— Получается, что люди во власти должны следовать высокому моральному кодексу чести?

— Я бы не говорил таких громких слов. Но, да, если представитель власти совершает поступки, порочащие лично его, он, тем самым, подрывает и авторитет власти как целого.

Матвей Антропов ОбществоВластьИстория